ХАРЬКОВСКИЙ ДЕМОКРИТ

Тысяча первый журнал!

Издаваемый Василием Масловичем

___________________________________

Все в ежемесячны пустилися изданья.

И, словом, вижу я в стране моей родной –

Журналов тысячу, а книги ни одной!

____________________________________

Месяц апрель

ХАРЬКОВ,

в университетской типографии, 1816 года

Учреждённый при Императорском Харьковском университете Цензурный комитет, основываясь на донесении читавшего сие Сочинение профессора Ивана Срезневского, печатать оное дозволяет с тем, чтобы по напечатании до выпуска в публику, представлены были в Цензурный комитет: один экземпляр для Цензурного комитета, два для департамента Министерства просвещения, два для Императорской публичной библиотеки и один для Императорской академии наук. Января 7 дня, 1816 года.

Декан Гавриил Успенский*

___________________

I

ПОЭЗИЯ

1

Утаида

(Комическая поэма)

Содержание второй песни:

Призывание восторга – радость Марьи – печаль Затея – он никак не может выдумать имён для детей своих – Марья их называет – обыкновенное занятие Затея и Марьи – рассуждение о женщинах – рост Утая и Утки – сила Утая.

О, краткие часы восторга, исступлений,

В которы начал я Утая воспевать,

И ты, крылатый гений,

Коль мог тебя вмещать,

Вещайте мне, когда чердак мой посетите,

Когда вторую песнь окончите, скажите?!

Я долго болен был, и весь изнемогая,

Позабывал себя, не забывал Утая!

В большом бреду, жару его воспоминал,

И только для него на свете быть желал.

Не только для него, ещё есть две причины,

Для коих не желал в болезни я кончины;

Причина первая: ещё хотелось жить!

Подземный узкий дом не мог приятен быть;

Вторая: был школяр, и для того боялся,

Дабы я школяром на веки не остался.

Неужли для того был должен видеть свет,

Чтобы в восьмнадцать лет в школярстве умереть!

Я, кажется, рождён для благородной цели,

Чтоб в мире сем играть на лире и свирели,

И для того хочу подолее пожить...

Но полно попусту так долго говорить,

Чтобы читатель мой не вышел из терпенья,

Не начал бы меня бранить за рассужденья;

А я с читателем ругаться не хочу,

В его угодность замолчу.

Мои читатели мне украшенье, слава,

Так должен ли я им за это досаждать?

Нет, нет, любезный Савва!*

В угодность я твою не буду рассуждать,

И шестистопными, аршинными стихами

Не стану твой язык и слух отягощать,

Клянуся краткими строками тебя пленять и услаждать!ˣ

___

Когда Затей охолодился,

И жар его когда потух,

Он в важны мысли углубился,

К восторгам Марьиным был глух.

И Марья как уж ни кричала,

Чего ни делала она?

Плясала, топала, скакала,

Вот как прямая Сатана!

То дочку чмокнет, то к Затею,

То мигом к сыну подбежит.

Чуть-чуть себе не сломит шею,

Никак на месте не сидит,

Ревёт от радости, мяучит,

Пищит,

Визжит,

Кричит,

Ну, словом, чёрт старуху мучит!

Затей же всё молчит, молчит,

То лоб почешет, то скривѝтся,

И кто не знает, заключит:

Решить проблему он трудѝтся.

Но не в проблеме дело было,

Начто ему проблемы знать?

Но вот его что суетило:

Не знал, как деточек назвать.

Сергей, Улас, Кирбит, Лаврентий,

Демьян, Степан, Трофим, Самсон,

Лука, Фома, Давид, Аксентий,

Михайло, Прохор, Спиридон,

Лукерья, Анна, Евдокия,

Марьяна, Мавра, Тимофей,

Федора, Фёкла, Прасковея,

Кулина, Марья, Дорофей,

Пётр, Павел, Александр, Василий,

Роман, Никита, Алистрат,

Ефим, Игнат, Кузьма, Перфилий,

Пантелеймон, Егор, Панкрат...

Все, словом, святцы до листочка

Дед бедный тихо прошептал,

Однак для дочки и сыночка

Он выбрать имени не знал.

«Зачем ты, старый дед, косишься, –

Затею Марья говорит, –

О чём, кручинишься, морщѝшься?

Перемени медвежий вид.

Вот деточки! Любуйся ими,

Маленько с ними поиграй». –

«Прошу тебя, речьми такими,

Старуха, мне не досаждай.

Недаром говорят: старухи

Куды охочи до вранья,

И пренесносны лепетухи.

Послушай, старая, меня:

Зачем кривлюся, есть причина,

Зачем невесел, тоже есть:

Не ты ль для дочери и сына,

Не ты ли имя можешь сплесть?»

На это Марья так сказала:

«Я имя дочке уж дала,

Не думала, не хлопотала,

А Уткой просто назвала». –

«Дочь Уткой назвала! Ты пра̀ва:

Дочь из утиного яйца.

Тебе, старуха, честь и слава,

Да как назвать бы молодца?

Давай, старуха, попытаем,

Час добрый, может, приберём;

Да как бы нам его?» – «Утаем,

Родимый батька, назовём».

Тут дед Затей от умиленья

Старуху начал обнимать:

Какие ж делал он движенья,

Нельзя никак их описать,

Ни рассказать,

А разве в сказочке солгать!

Но мы вранья писать не любим,

Одну лишь правду говорим,

И в сотню раз умнее будем,

Когда об этом умолчим.

Прошло дни два, – и три, – четыре,

А может быть и десять дней:

Утих Затей,

И всё в его утихло мире.

Затей по-прежнему в конурке

От у̀тра до̀ ночи сидел,

Коль скучно было, кушал булки,

А булок нет – хлеб чёрный ел.

Старуха же всё то творила,

Что добра мать в дому творит:

Прилежно за детьми ходила,

Старалася, чтоб муж был сыт,

Чтоб было чисто всё, опрятно,

Во всём хозяйство наблюдать:

О, как должно быть там приятно,

Где добрая такая мать!

Там нет ни свар, ни ссор, ни драки,

Любовь лишь там и тишина,

Там не грызутся, как собаки,

Где добрая живёт жена.

Хотя такие редки жёны,

Но можно их ещё сыскать:

Они блестят сквозь миллионы,

Легко их можно распознать.

Равно легко и ошибиться,

Шумиху золотом почесть,

Она как золото яснится,

Однако золото ли есть?..

Но полно, я опять с дороги

Большой в просёлочну иду,

Измучу только этим ноги,

А больше проку не найду!

Итак, оставим жён – к Утаю,

К его сестрице завернём,

Чудес мы множество найдём,

По крайней мере, так я чаю.

И впрямь, пока болтал пустое,

Мои герои подросли,

И чуть ли, чуть ли не былѝ

Они повыше гуся вдвое.

Утай в особенности рос,

И в каждый час в такую меру,

На сколько вздёргивает нос

Надутый хватик Бекокос

(Что даже превышает веру!):

Здесь кой-что надо бы сказать

О носе сем, смотрящем в гору,

Но чтоб не всё уж отступать,

Скажу об нём в другую пору.

Сестра же Утка подрастала

Не так, как брат её Утай;

Но в день шестой такая стала,

Хоть под венец её давай!

Ах, не завидна ли, девицы,

Такая участь Утки сей:

Статна̀, невеста, краснолица,

Притом недели нету ей?

Все девушки, конечно, знают,

Что здесь бы я ещё сказал,

Когда бы их не почитал:

Мужчины сами пусть гадают.

Она казалась лет в пятнадцать,

И рость престала наконец,

Не рос и брат, и был лет в двадцать,

И впрямь прехватский молодец!

Глаза – как огнь в ночи светили.

Ногой – где ступит, там трещит.

Пред ним столетни ду̀бы хилы:

Он их мизинцем повалѝт!

Херсон, Бова и Ерусланы,*

И все царевичи Иваны,

И даже Муромец Илья,

Пред ним вточь были то, что я!

Тобой вторую песнь кончаю,

Богиня костяна нога!

Тебя молю, к тебе взываю,

Седая бабушка Яга!

Снабди, всесильная, советом,

Руководи младым певцом,

Чтоб мой герой пред целым светом

В грязь не ударился лицом.*

___________

ˣ Нет зла без добра! Не будь я тогда болен, – то вторая песнь Утая не имела бы приступа; а где нет приступа, там нет и окончания. Итак, госпожа горячка, я вам очень обязан за ваше тогдашнее милостивое посещение. Вы причина бытию второй песни, следовательно, и последующим; а посему и «Харьковскому Демокриту»; – ибо Утай был верным запасом и основанием, на котором вздумал я воздвигнуть сие Издание. Может быть, кто из читателей хочет здесь прибавить, что госпожа горячка есть также и причина теперешней его зевоты, а посему и хорошего сна: всё-таки добро, ибо кто хорошо спит, тот наслаждается первейшим благом сего мира, т.е. здоровьем, а кто хорошо и много спит, тот ещё имеет всё право на будущую награду! По словам известного латинского (а посему и справедливого) силлогизма: Qui bene bibit…*, только первое предложение должно превратить в Qui legit D...*, что и составит следующий, во всей форме Аристотелевский силлогизм:

Qui legit D...

Bene dormit,

Qui bene dormit, non peccat,

Qui non peccat, santus est;

Ergo, qui legit D... santus est.*

Итак, господа! ежели хотите быть блаженными, так разбирайте Демокрита!..

Мслвч.*

_________________________

2

ОДА

С……..

Умолкни всё! – Внимай, вселенна!

А ты, о лира вдохновенна,

Звучи, – бряца̀й, греми, воспой:

Не тигра кровью обагренна –

Героев слава будь презренна,

Что рушат наш и всех покой!

֍

Кого ж мой дух хвалить желает,

Кого он выше поставляет,

Чем витязи, богатыри,

Кому он зиждет алтари?

Не божество ль какое неба

Ты воспоёшь, питомец Феба?*

֍

Да торжествует ныне свет!

Под песнь скачите, элементы!

Пляшите, харьковски студенты!¹

То мой приятель и сосед.

Его, его я воспеваю –

В число созвездий помещаю!

֍

Хоть много ты творил чудес,

Но ты с своею кожей львиной,

С тяжёлой, грозною дубиной –

Пред ним ничто, мой Геркулес!

Ничто пред ним Персей, Язон:

Времён краса и диво он.

֍

Какой же подвиг он свершил?

Он устрашил и борщ, и кашу,

И Вакхову священну чашу

Прехрабро с пуншем проглотил!

А больше тем восхѝтил музу,

Что метко попадает в лузу!

֍

С……..! Здравствуй навсегда!

Геройствуй с кашей без вреда,

Да будет юный Вакх с тобою,

Да у̀зришь граций ты с собою!

Се мой к тебе усердья глас,

Ты съешь его, как ананас.

1805 года. Нахимов.*

____________________

3

О грации

²

Почтенны господа словесна факультета

О милой грации* ждут от меня ответа:

Божественный Платон,

Беати, Мендельзон,

И Сульцер, Монтескье, и Гагедорн, и Гомы,*

Писали толстые о сей богине томы,

Писали – но могли ль они её открыть?

Я в этом случае скажу, как Симонид:*

«Чем больше думаю о грации любезной,

Тем больше вижу я, что труд мой бесполезный».

О, грация, тебя лишь можно ощущать,

Но дерзновение тебя определять!

Чем, чем филологи тебя ни величали?

Тебе все имена приятны приписали:

Любезность, простота

И скромность, миловидность,

Пленительность и чистота,

Простосердечие, невинность....

И, словом, тысячу имён имела ты,

И в виде прелести, и в виде остроты,

Очаровательным глазам ты их являлась

Однако и поднесь загадкою осталась.

В твореньях многих ты певцов

Свой трон имеешь из цветов,

Над коим ты витаешь,

Но ясно никому себя не открываешь.

Довольно голову ломать:

Я речь о грации в осьми строках скончаю,

Я дочерью её Минервы называю,

Она Анакреонту – мать,

Горация – подруга,

Тибуллова – супруга,

Назон – двоюродный ей брат,

Гомер ей дядя и Вергилий,

Вольтер ей сват,

А Тредьяковский наш Василий*

Для ней лютейший шах и мат!

Мслвч.

________________________

БАСНИ

4

Юпитер и нетопыри

О просвещении Юпитера просили

Нетопыри*, хотя во тьме счастливо жили.

Смеясь, Юпитер тварям сим,

Тотчас исполнил их прошенье:

В жилище мрачное гнилушку бросил им,

Сказав: «Нетопыри, вот ваше просвещенье!»

Нахимов.

_____________________

5

Саксонский мужик

Карл Готтфрид Роберт Ефраим:

Сии бы имена дать можно четверым,

Но так один мужик саксонский назывался;

Однажды с сыном и с женой,

В день праздничный – зимой,

Он басни Геллерта* читал и восхищался!

В иных он басенках смеялся,

В других же находил полезнейший урок;

Жене – чтобы иметь короче язычок,

Ребятам – матери, отцу повиноваться,

А для себя – в коры̀сть и в скупость не вдаваться.

Вот как саксонски мужики

Воскресны дни проводят!

И, как москалик, в кабаки не ходят, –

Чтоб там буянить, горло драть,

Своё здоровье потерять.

Мслвч.

_____________________

6

Пчёлка

(Из Глейма)*

Пчёлка маленька летала

Со цветочка на цветок,

И с жужжанием вбирала

В свой желудок сладкий сок.

___

«Пчёлка, ты неосторожна! –

Так Лизета говорит. –

Цвет сосать не всякий должно:

Яд в иных цветах сокрыт».

___

«Это я довольно знаю, –

Пчёлкин Лизе был ответ, –

Яд в цветах я оставляю,

А себе – беру лишь мед».

Мслвч.

_______________________

7

Воззвание к коням одного Коня

«Друзья, товарищи, доколе

Носить вы будете ярем?!

Жить у разбойника в неволе,

И слушаться его во всем?

Неужли будут нас во веки

Постыдно угнетать жестоки человеки?» –

В конюшне барской так младой ржал бодрый Конь:

К свободе лошадей хотел подвигнуть он.

«3абудем рабство мы, свободу воспомянем,

В дремучие леса, в пространны степи грянем,

И там по-прежнему, в блаженной тишине,

Как в век златой, пастись одне,

И жить, как предки наши, будем!

Забудем хищников, тиранство их забудем!

Покажем свету мы достойнейший пример,

От власти варварской как должно свобождаться!

Тогда, конечно, каждый зверь

Начнёт обороняться,

И вольность древню сохраня,

Почтёт всей славою почтенного Коня:

Явите, лошади, достойными себя!..

Чем хуже мы людей? – скажите, –

Иль, может быть, мы их слабей?

Нет, мы их в сотеро сильней. –

Так что ж, товарищи, вы спите?..

Неужли можете спокойно вы смотреть,

Как вас с презреньем запрягают,

Как мучат вас, и как стегают?

Довольно, лошади! Нет, нет! –

Нет больше сил к терпенью!

Свобода – наш сигнал к сраженью!..

Неужели ещё кричать я принужден,

Что вольность лучше, нежель плен? –

За дело правое пусть льются крови реки –

Да здравствуют конѝ и гибнуть человеки!»

Сим кончил речь второй сей Цицерон,

И с благородством каждый конь

«Свобода!» закричал и начал рвать удѝла...

Тут не могло ничто противиться их силе.

Им возвращён их век златой,

Блаженство и покой!

֍

Злодей в сей басне – галл*, а лошади суть – немцы,

Младой же, бодрый Конь –

Германский Цицерон,³

Которого послушались соземцы.*

Мслвч.

___________________

ЭПИГРАММЫ

8.

Болтуну

Великий слышу гром, Егор, из тво̀их уст;

Шумишь как барабан; но так же ты и пуст!

○

________________

9

Сновидение

Какую я во сне зрел страшную мечту!

Что будто бы я мёртв, зрю в доме суету,

Стенанье, вопль и плачь!

Лишь двое прыгают – кто ж? – Поп, да врач!

○

__________________

10

Невероятный слух

Что слышу? Говорят, что разны сочиненья,

Как-то̀: рецензию и длинны рассужденья

Готовят для тисненья!

Помилуйте! Ужель печатных мало врак,

В которых продают на площади табак.

Нахимов.

__________________

11

К меновщикам на столах

Насмешники, начто публично, средь базара,

Вы перья с дѐньгами кладёте в знак товара?!

Р. С.*

__________________

12.

Предсказание

(По случаю тесной дружбы русского попа с немецким пастором)

С медведем станет бык ходить, обнявшись братски,

И с ястребом начнёт лобзаться голубок,

«Ах! здравствуй, кумушка!» – овечке скажет волк,

С улыбкой райскою, без прежней злобы адской.

Настанет тишина на суше и морях,

Любви возникнет храм – везде, во всех сердцах,

И, словом, скоро к нам златый век возвратится,

Коль мог с пасто̀ром поп жить вместе и дружиться!

Нахимов.

____________________

ЭПИТАФИИ

13

Новванскому

Прохожий! Кончена Новванского судьбина:

Проживши шестьдесят он лет,

В другой переселился свет;

А здесь оставил дочь, да сына.⁴

________________

14

Младенцу

В могиле сей, цветами украшѐнной,

Младенец, почивай:

Ты малостью твоей спасенный –

Тебе награда рай!

Мслвч.

__________________

15

Мне

Что сделал я, как в мире жил? –

Лет сорок тело бренное влачил,

Прекрасных пятьдесят⁵ любил,

Но ни одной я не был мил!

И умер оттого.

Меня в могилу положил

Отец Памфил.

Г. К.*

__________________

16

Описание славного парика И. И. Р.

Парик сей редкий, дорогой,

Имеет весу четверть пуда,

Он сделан хитрою рукой

Из нежных волосков верблюда;

Затылок, брови и виски,

Большой парик сей покрывает,

Как печь, плешь в стужу нагревает

И жмёт её так, как тиски.

Приделан к парику широкий

Французский назади пучок,

А на средине превысокий

И пышный вьётся à la coq.*

Но что ещё милей и краше

Всего, о нём что молвил вам:

Огромны пукли* в три эта̀жа

Навѝснули по сторонам!

К тому ж, напѐреди устроен

Последней моды лавержет:*

Он удивления достоин!

Сим кончу парика портрет.

Нахимов.

________________

Пиесы Русского Солдата

17

Послание Марса к Аполлону

В Олимпе мой содруг почтенный,

Возлюбленный о Зевсе брат!*

Сойди с горы своей священной,

И мне позволь себя обнять.

Ты бог наук – а я бог брани,

Ты краснослов – а я солдат,

В твоих руках перо – а у меня

Меч в длани; –

Но, несмотря на то, мы всё родня с тобой.

Хотя ты с музами беседуешь спокойно,

Когда я в ночь не сплю, а днём пускаюсь в бой;

Но честь тебе воздать достойно,

И лавр твой – знает Зевс – не лучше ль моего? –

Довольно уж того

(И мне не стыдно в том признаться),

Что без сынов твоих не мог бы я сражаться.

Да кстати! Вот один,

Брадатый Эскулап, твой сын,

И на квартирах и на службе

Всегда, по старой нашей дружбе,

Старается мне помогать;

Однак, чтоб слишком не солгать,

Признаюсь, многие как Эскулап одеты,

Но сомневаюся, законные ль все дети?

Оставя всё – с тех пор, как мы в последний раз,

Рассталися с тобой, – когда всемощный глас

Судьбы созвал богов, чтобы они в совете

Решили участь двух великих царств на свете,

Кто должен пасть: иль росс, иль дерзновенный галл:

На русской стороне Юпитер первый стал

И россу гром отдал.

Минерва близ царя воссела на престоле,

Чтоб нивы утучнѝть пошла

Церера в поле,

Нептун же обещал, со стороны своей,

Беречь российских кораблей,

Подрядчиком быть Бахус взялся,

А ты – пошёл героев петь,

Я в службу к русским записался;

Но знаешь ты, и знает свет,

Что мы давно с Венерой в дружбе;

Ей захотелось тож служить в российской службе,

Итак, решилася разумножать народ,

А после мне моргнула

И на ушко̀ шепнула,

Что если русские герои через год

С победою назад здоровы возвратятся,

Красавицы для них десятками родятся.

Ревнивый и хромой Вулкан, её супруг,

Который был всегда сарматам верный друг,*

Увидя, что они держались Корсиканца,*

Оставивши родных, избрали иностранца,

Решился галлам помогать; –

Но пробудился вдруг сармат,

Восстал! – геройску вспомнил славу,

От коей имена произошли славян,

Обнял, как братьев, россиян.

Тогда Вулкан, что нас терпеть не мог дотоле,

Нам стрелы стал ковать, хотя и поневоле.

Но думаешь, что нас оставили Купидон?

Нет, – много помогал нам на квартирах он!

Юнона гордая, – та стала повитухой;

Цибелла, будучи старухой,

Зарок дала молебны петь,

Чтоб русский мог успех иметь.

Эрмий курьером подрядился;

Один Плутон тогда стыдился,

Что русским он ещё ничем не услужил;

Однак, подумавши, тряхнул седой главою,

Сказал; не шутят ведь с войною!

И Елисейские пошире растворил.*

Увы, старик наш не ошибся

И, кажется, из всех нам больше прислужился!

Теперь, когда богов собор

Для службы россиян оставили свой двор,

Одна безумная, кровавая Беллона

Восстала за Наполеона. –

Известен всем конец войны,

И многие твои сыны

Воспели гимн царю и храброму народу,

На память вечную предбудущему роду.

А мне, признаться в том, войны наскучил гром:

За морем хорошо, а всё милее дом,

И я пришёл теперь на зимние квартиры

Твоей послушать сладкой лиры.

Обнимемся, мой брат! – Ты тих, сидишь в дому,

Но худо без тебя мне в поле одному:

Не мужество одно, не мощные лишь руки,

К победе более способствуют науки.

Мой брат! – Ты в сей спокойный час

Приготовляй к победам нас;

Заменим, между тем, войну, венцы кровавы,

На мирты, на любовь, на братские забавы –

Известен всем давно с Венерой мой союз,

Но к грациям пришли в компанию и муз.

Р. С.

_________________

18

Свидание Марса с Венерою

Из походов трудных – дальних

Возвращался бог войны,

Сердце билося в герое, –

О Венере думал он:

«Скоро ль я в Олимп приеду? –

Скоро ли увижу ту,

С кем, бывало, в час покоя

Гром войны я забывал?

(Хоть украдкой от Вулкана,

Тем счастливее я был!)

В дальних я земля̀х походом

Был и видел красоты̀,

Но те красоты̀ земные,

А то мать любви – красот».

Так герой в пути мечтает –

Конь летит под ним стрелой,

Всадник бодцем подстрекает:*

Вот приехал уж домой.

Марс от радости трепещет,

С потного вскочил коня,

Всходит скорыми шагами

На широкое крыльцо:

Он в палату входит Зевса,

Где собрание богов,

И к престолу громовержца

Смело подступя – отдал

Первое почтенье Зевсу –

По поклону всем богам. –

Ищет взорами Венеру:

«Где богиня красоты?

Где предмет моих желаний?

Где утех и счастья край?»

Тут Эрмий с лукавым взглядом,

Покачавши головой,

Показал ему Венеру. –

Марс поспешно подскочил,

Но – увидевши старуху –

Бог войны остолбенел,

Ахнул громко – рот разинул –

Три шага̀ ступил назад. –

Все богини засмеялись,

Боги начали чихать –

Сам Юпитер усмехнулся

И герою так сказал:

«Что с тобой за перемена?

Неужели средь войны

Трепетал ты так от страха?» –

«О, Юпитер! Пощади

От насмешек в час ужасный, –

Марс, стеная, отвечал, –

С адом лучше мне сразиться,

Чем увидеть, что теперь. –

То, что было ангел света,

Что ты сделалась теперь!» –

Тут Венера, взявшись в боки,

Подступила, искривясь:

«Что за дерзость? – закричала, –

Что ты смеешь говорить? –

Та ль награда за утехи,

Что со мною ты вкушал? –

Если б я и постарела,

Разве ты помолодел?» –

«О, Венера! (если можно

Так тебя ещё назвать)

Я ведь воин – я мужчина:

Как же можно укорить,

Что белѝзны и румянца

Нет на Марсовом лице? –

Если б мудрая Минерва

Похудела от трудов,

Если б добрая Церера

Загорела от жаров,

Если б гордая Юнона,

Прѐзря красоту лица,

В чувствах царских и высоких

Находила красоты̀;

Мудрость – пользу почитая,

Я колена б преклонил,

И любви утратя сладость,

Меньше бы несчастлив был.

У тебя ж, скажи бесстрастно,

Что осталося теперь?» –

«Ах, злодей! – тебе ль так смело

Предо мною говорить? –

Боги! – Знаете вы сами –

Как обидел он меня:

Вас, когда судьба велела

Марсу россов защищать,

Сей изменник – ночью смело,

Даже граций не спросясь,

В терем мой пришёл тихонько:

(Я в слезах тогда была)

Тихим шагом и печальным

Он подходит ко одру, –

Голосом умильным, страстным

Он прощается со мной. –

Что он говорил – не помню –

Но – о, Боги, в этот миг

Что я чувствовала в сердце?!

Жалость – стыд – любовь – боязнь.

Я забылась... и, в минуту,

Пояс мой украл злодей,

Пояс тот, что был причиной,

Что Парис и в наготе

Предпочёл меня богиням

Мудрости и горних мест. –

Нет сил боле – вы судите,

Что без пояса краса?..

Если правда есть в Олимпе,

Пусть злодей сей приметь казнь! –

С тех пор вяну и старею;

О! – почто бессмертна я?

Смерть не лучше ль для Венеры,

Чем с морщинами лицо?»

Боги – даже и богини

Сжалились тогда над ней.

«Что ты скажешь?» – грозным тоном

Марса Юпитѐр спросил.

«Я – не знаю – и – не вижу

Никакой обиды в сем:

Разлучаяся надолго,

Пояс я на память взял». –

«А! – на память – ну! – так помни ж

И возьми её к себе, –

Уж Вулкан ревнив не будет,

Ведь она нехороша».

Тут Вулкан, хромой ногою

Шаркнув, Зевсу отдал честь:

«Правда, Бог-отец, нимало

Не противлюсь я тому,

И от всех претензий правных

Откажуся навсегда!»

Вдруг Минерва светлым оком

Обозрела всех богов: –

«Все ль согласны?» – «Все согласны!» –

«Я покров ей отдаю». –

«Как? – Что? – Где? – Кому? – Откуда?

Пояс вечной красоты?» –

«Да! – Минерва отвечала, –

Я для ней другой соткала,

Чтобы первый заменить».

Р. С.

_______________________

19

Разговор приезжего с жителем

Приезжий. – Здесь мрут десятками – что это за причина?

Житель. – Не знаешь ты причины сей?

Какой ты простачина! –

Ведь с войском прибыло немало лекарей.

Русский Солдат.⁶

____________________

II

ПРОЗА

20

Ужаление пчелы, или Первый поцелуй

(С немецкого)

Осеняемый жасминовой беседкою и окружённый благовонием цветов оной, сидел я некогда между Амантою и Филлидою. Мы радовались весне, и глаза наши насыщались прелестями цветущей юности. Вдруг пчёлка в лёгком полёте зажужжала около кудрей Филлиды, и ах! пастушка была ужалена прежде, нежели могла осмотреться.

«О, бровь моя! – вскричала она. – Милая подруга! О, как больно! Будто от тысячи уязвлений. Ах! Уже пухнет бровь моя. Какою же буду я казаться!»

«Не воздыхай, – сказала Аманта, и отёрла слёзы на щеках её. – Смотри! Уязвление легко; бедное насекомое жалит по невинности своей, не ведая, что так много вредит. Вот я вынула уже ядовитое жало, а помощью волшебной силы чарования, немногими таинственными приговорками, мгновенно утишу боль твою. Знай: одна нимфа научила меня таинству сему, и я, в благодарность за то, жертвую ей каждую весну корзиною наилучших и любимых цветов моих».

Нежно прикоснулась она розовыми устами до брови девицы Филлиды; потом с важностью прошептала невнятную чаровательную приговорку, и, чудо из чудес! – силою ли волшебного шептания или действием прекрасных, пленительных губ – короче сказать, мучение пастушки окончилось мгновенно. – Радость и сладостное упоение опять окружили чело любезнейшей невинности.

Что я чувствовал тогда? – В безмолвном исступлении питаясь любовным пламенем, давно уже поставлял я всё счастье моё насыщаться прекрасным взором Аманты и слышать приятный голос её, раздающейся подобно звуку тихо журчащего ручья; но теперь страсти мои заговорили смелее, возбудилось желание, никогда ещё не ощущаемое. «Прекрасные губы! – говорил я сам себе, – О, розы! О, румянец! О, если бы беспрестанно увиваясь около них, прильнуть к ним навсегда и сокровенно вдыхать сладость любви. – Ах! Кто бы ни отдал за такую цену прекрасного мая жизни своей!»

Любовь богата хитростями, а в пылу страстей даже и самый робкий человек делается смелым. Я недолго вымышлял, и невинный обман был уже готов.

«О, губы мои! – возопил я. – Какое адское мучение! Они горят, горят несносным пламенем! О, проклятое насекомое! Уже весь рот пухнет! – Ах, Аманта! – Но ты не простишь мне сего, ты по девичьей стыдливости тотчас убежишь, лишь только то услышишь. – О, проклятое насекомое! Какая же нестерпимая боль! Мои губы горят, горят ужасным пламенем! – Милая пастушка! Не осердись: я должен, должен просить, ибо кто не любит жизни своей? Скажи, не помогает ли то лёгкое средство доброй нимфы также и юношам? – А ежели оное может пособить, то спаси, милая, от боли моей, ах! может быть, от смерти меня, у ног твоих молю о милосердии: не пожертвуй мечтательной стыдливости жизнью моею».

Девица усмехнулась: робко смотрела она то на Филлиду, то на просителя, который уже с полною надеждою, прижимая губы свои к лебединой руке её, ощущал предвкушение исцеления.

«При случае, – говорила она, закрасневшись, – нимфа, уча меня, сказывала: "При случае можешь ты и юношу исцелить от пчелиного жала; но только бы юноша сей был такой, который никогда ещё не забавлялся в сумерки с пастушкою, такой юноша, который бы не всюду болтал о подарках, даваемых богинями девушкам; да и то не многих юношей, ах! одного только, если можно, должна ты исцелить. Но и сему одному должна ты редко и втайне благодетельствовать чаровательным вспомоществованием твоим. Приманчивость и сила его исчезают, когда многие воспользуются оным!"»

Засим с ангельскою приятностью девушка наклонилась ко мне. – Боги! Чаял ли я, чтобы невинный обман, чтобы пылкая в исступлении ощущённая минута могла навсегда похитить весь покой сердца моего? – Каково было мне при сей райской мечте, когда она с нежностью прикоснулась ко мне, уста прижались к устам? – О! Сего никакой язык никогда не выразит! Она шептала чаровательную приговорку, которая, потрясшись в груди её, исходила воздыханием; – но ах! чем более роса любви от её поцелуя проницала в душу мою, тем неутолимее было желание моё.

«Неужели ещё болит?» – «О, девица! Твоё чудодейство велико! Когда губы твои прильнуты к моим, тогда исцеление разливается по всему составу моему; когда же оные отнимешь от моих, ах! тогда боль опять возвращается». – Простак я, выпросил у девушки ещё три поцелуя и три шептания! Аманта, ты меня удивительно переменила! Только от пчелиного уязвления хотела ты исцелить меня, ах! и поцелуями твоими жестоко произвела глубокую рану в сердце моём.

И. Мв.

____________________

21

О обычаях

Люди придерживаются своих обычаев более, нежели нравов, более, нежели законов, и часто более, нежели веры своей.

Обычаи народа составляют часть его нравов, с тем завсегда различием, что нравы сопряжены с главными правилами, всем известными и уважаемыми, и не иначе могут измениться, как разве народ сделается лучшим или худшим. Напротив того, перемена в обыкновеньях, которые всегда бывают местные и коих происхождение часто бывает неизвестно или удерживается только по народным преданиям, может ни малого не иметь участия в судьбе того же самого народа, и никакой не делает перемены в его благосостоянии.

Пусть зарывают мёртвых, как ныне, или пусть сожигают их, как прежде: это такие обычаи, перемена коих мало окажет влияния на судьбу народа, который позволит себе оную; но самый сей народ упадает и развращается, когда перестанет уважать гробницы.

Пусть едят, лёжа на кровати, как древние, или сидя на стуле, как наши современники: это также равно, как для здоровья, так и для нравственности; но привычка к пресыщению и пьянству равномерно противна добрым нравам и здоровью.

Если какой-нибудь обычай древен, хорошо обдуман и повсюду установлен, то никак нельзя оставить его, не быв подверженным прослыть за циника или за человека чужестранного в собственной своей отчизне. Таковы, например, обыкновения носить траур по усопшим, благодарить тех, кои нас одолжают, приветствовать друзей, посылать взаимные поздравления с наступлением нового года и не говорить грубо с родителями и старшими.

Неблагоразумно даже опровергать слишком открыто скоропреходящие установления моды. Живучи в свете, должно жить, одеваться и говорить, как и все прочие. «Мудрый, – говорит Фонтенель,* – позволяет себя одевать своему портному». Одеваясь по-армянски посреди Парижа, Ж. Ж. Руссо хотел сделаться заметным, и успел только в том, что все над ним смеялись.

Многие, подобно Ж. Ж. Руссо, думали отличиться, пренебрегая общепринятые обыкновения, или противясь общим мнениям. Сего рода мятежничество может иметь успех, когда оно выдерживается с великим разумом. В противном случае оно извлекает улыбку сожаления, возбудив наперед минутное удивление.

«Иной, – говорит Дюкло,* – признаётся за дурака потому только, что хотел утверждать противное. Никогда не мстят вполовину, быв обмануты его уверениями». Но уважая обычаи своей земли, не должно думать, что обычаи другой земли смешны или достойны презрения. Умеренность в таком случай есть первая статья устава общественного.

«Если кто-нибудь думает, – говорит ещё Фонтенель, – что нельзя ни одеваться, ни приветствовать, ни говорить иначе, как по моде его отчизны; то мой совет, чтобы он путешествовал».

Прежде французский народ был изо всех народов самый ротозейный и насмешливый, потому что он менее других путешествовал. Его обычаи казались ему одни достойными похвалы, одни, которыми можно превозноситься.

В сем случае греки не лучше французов рассуждали. Всё, что было не по-гречески, казалось им варварским.

С одной стороны суетность, а с другой невежество, делают нас несправедливыми и злыми порицателями: человек наилучше воспитанный есть также и самый снисходительный.

Когда все дела управлялись острием меча, тогда оскорблённая честь алкала крови, и за неё сражались. Сей обычай был варварский, но должно было сообразоваться с оным.

Ныне дела решатся остротою ума, друг друга подсмеивают; и сей обычай забавнее, но не везде терпим.

Когда обедывали в два часа, то ужинали в десять. Вечеринки были тогда приятнейшею вещью в свете. Сей обычай был самый французский.

С того времени, как начали обедать в шесть часов, перестали ужинать и смеяться: но весёлость возвратится с ужинами.

Есть обыкновения, кои теряются во мраке времён и коих происхождение и причину напрасно было бы изыскивать. Таков есть обычай приветствовать снятием шляпы. Какое отношение между почтением и непокрытою головою? Восточные народы в подобном случае довольствуются положением руки на чело.

Есть и другие, кои кажутся быть отринуты здравым смыслом: таков есть обычай давать преимущество правой руке пред левою. Кроме того, что обе руки равномерно нам даны природою, справедливо ещё и то, что мы теряем нечто, не употребляя оных безразлично: ибо та рука, которая меньше служит, становится ленивее и слабее.

Есть ещё обыкновения, которые с первого взгляда кажутся нам странными, несправедливыми и тираническими; но коих мудрость легко познаётся по рассудительнейшем исследовании, и когда мы принимаем труд изыскать происхождение оных во нравах того времени, в какое они установлены.

Таков, между прочими, обычай, заставляющий мужа быть ответчиком и жертвою худого поведения своей жены. Сей обычай, бывший причиною толиких жалоб в судилищах, толикого числа дурных шуток в зрелищах и толиких злословий в обществах, не есть предрассудок, как о том говорят; это последствие, происходящее вместе от силы естественной, которою природа одарила мужчину для защищения и покровительства противу внешних нападений сопутницы его жизни и матери детей его; и от силы нравственной, каковою гражданские законы уполномочивают главу семейства управлять своим домом, удерживать жену в недрах своего семейства и остерегать её от опасности, могущей произойти от собственной её слабости, так как и от сетей, расставляемых для неё тщеславием, жеманством, праздностью и худым примером; научать её находить сладостные удовольствия в исполнении своих обязанностей. Муж, не радящий о жене своей, легко может лишиться оной. Сия потеря навлекает ему бесчестие, а сие бесчестие есть праведное наказание за его нерадивость.

В драме «Нанина»*, баронша говорит графу Ольбану:

«Тот глуп, кто над обычаем смеётся».

Граф отвечает ей брюзгливо:

«Для мудрых никакой обычай не ведётся».

Конечно, сей ответ неразумен, но Вольтер, будучи ревностным споборником системы, предполагавшей переплавить всё старинное общество, никогда не принимал на себя труда исследовать с важностью последствий предприятия, которое увлекало его, со многими другими, к разрушению всех обычаев.

Ничто так не соблазнительно в книгах, как картина золотого века, каковой некоторые экономико-политические писатели хотели возвратить на землю. Известно, чего нам стоило желание привести в событие мечты их воображения. Мы чрез печальный опыт уверились в опасности их правил касательно тщетности чинов, равенства, раздела земель, равновесия могущества и пр. Нельзя более обмануть нас в сем случае, и непозволительно испытывать.

Баронша не без причины призвала в помощь обычаи против неравного брака, могущего обесславить графа, не доставив ему того блаженства, которого он искал в оном. Неравные браки редко доставляли счастливые супружества, и те, кои для оправдания оных говорили, что благородство души гораздо лучше знатного происхождения, сделали ложное употребление из древней и всеми признанной истины.

Страсть, приводившая в заблуждение графа, извиняет его ответ, но не оправдывает оного. Мудрый не презирает ни в каком случае обычаев, установленных в его отчизне, утверждённых временем, и ещё того менее, когда оные одобрены здравым рассудком.

Обычаи, моды и обряды суть законы общества, от знания коих никак нельзя отрекаться, живучи в обществе. Честный человек не может быть рабом оных, но и того менее, их противником и порицателем.

«Должно повиноваться правилами обыкновений, – говорит Монтень,* – но не подчиняться оным, если они не суть те обязанность и служение, коим суть полезны. Жизнь общественная посвящена обрядам; моя, скрытая и частная, наслаждается всею свободою, дарованною нам от природы».

_____________________

22

Вестовщики

(Из Монтескье)⁷

Есть народ, называемый вестовщиками;* при всей своей праздности, они всегда заняты, и, будучи вовсе бесполезны для государства, считают себя однако ж весьма для него полезными, потому что болтают о важных предприятиях и рассуждают о великих выгодах оного. Основанием их разговора служит пустое и смеха достойное любопытство. Не сыщется такого таинственного кабинета, в который бы они не думали проникнуть; они никак не согласятся не знать о чём-нибудь. Коль скоро вычерпают всё настоящее, то принимаются за будущее, и, делаясь как бы предтечами провидения, возвещают наперёд все деяния человеческие; ведут за руку какого-нибудь полководца, и, расхвалив его за тысячу глупостей, которых он не делал, приготовляют ему тысячу других, которых он никогда не сделает; у них войска летают, как журавли, а крепостные стены падают, как будто карточные домики; у них есть мосты на всех реках, потаённые ходы на всех горах и неисчерпаемые магазейны на непроходимых песках:* у них ни в чём нет недостатка, кроме здравого смысла.

_____________________

23

Празднолюбцы

(Из Монтескье)

Говорят, что человек есть животное, любящее общежитие. Принимая в сем смысле, мне кажется, что француз есть более человек, нежели всякий другой: это человек по превосходству, ибо он как будто бы единственно создан для общества.

Но я приметил между ними людей, которые не только общежительны, но сами собою составляют повсеместное общество. Они размножаются по всем уголкам и населяют в одну минуту все четыре части города: сто человек сей породы гораздо заметнее, нежели две тысячи граждан; в глазах чужестранцев они могли бы заменить опустошения, причинённые моровою язвою или голодом.

В школах предлагается вопрос: может ли одно и то же тело находиться в одно и то же время на многих местах? – Они служат доказательством тому, о чём философы вопрошают.

Они находятся в беспрестанном занятии, потому что приняли на себя важное дело спрашивать всех, кого видят: куда идёте? и откуда идёте?

Никогда бы их не разуверил в том, что благопристойность требует посещать ежедневно всю публику по частям, не считая уже тех посещений, который делают они вообще, в тех местах, куда люди сходятся, но как дорога к таковым местам весьма коротка, то сии посещения считаются за ничто в правилах их церемониала.

Они более утомляют ворота всех домов своим стуком, нежели ветры и непогоды. Если бы пересмотреть записную книгу всех приворотников, то каждый день можно бы найти имена их, искажённые в тысячи видах швейцарским писанием. Они влачат жизнь свою, или провожая погребательные шествия, или выражая своё сострадание, или поздравляя со свадьбою. Король никогда не даст награждения кому-либо из своих подданных без того, чтоб они не наняли кареты и не ехали изъявлять радость свою о том; наконец, они возвращаются домой в крайнем изнеможении, и отдыхают, дабы назавтра снова приняться за многотрудные свои подвиги.

Один из них умер недавно от усталости, и на гроб его написали следующую эпитафию:

«Здесь покоится тот, кто никогда не успокаивался: он проводил 530 похорон, радовался о рождении 2680 младенцев; пенсии, с которыми он поздравлял друзей своих, и всегда в разных выражениях, простираются до 2,600,000 ливров; дорога, пройденная им по мостовой, до 9600 стадий,* а по полю – до 36. Разговоры его были весьма занимательны: он помнил наизусть по верному счёту 365 анекдотов; к тому же совершенно знал ещё с малых лет 118 апофегм,* взятых из древности, и употреблял их при отличных случаях; наконец, он умер на 60 году своей жизни. Прохожий! Я молчу; ибо как мог бы я пересказать тебе всё, что он делал и что видел?»

______________________

24

Журналы и журналисты

(Из Монтескье)

Письмо персиянина к своему другу из Парижа

Есть некоторого рода книги, коих не знают у нас в Персии, и которые, мне кажется, здесь в великой моде: они называются журналами, Для лености весьма лестно читать их: ей утешно то, что она может в четверть часа пересмотреть до тридцати книг разного содержания.

В большей части книг сочинитель не досказал ещё обыкновенного предуведомления, как уже читатели находятся при последнем издыхании; он вводит их полумёртвых в содержание книги, затопленное в море слов. – Один хочет соделаться бессмертным, написав книгу в 12 долю; другой своею в 4 долю; третий, имея самые лучшие намерения, берётся написать в лист: и так должно, чтобы он распространил свой предмет соразмерно величине книги, что он делает без всякой жалости, считая за ничто страдания бедного читателя, который мучит себя, стараясь то сократить, что сочинитель с толиким трудом старался распространить.

Не знаю, что хорошего находят писать подобные сочинения: я мог бы столько же их настрочить, если бы захотел расстроить своё здоровье и разорить книгопродавца.

Журналисты очень худо делают, что говорят о новых только книгах, как будто истина может быть нова. Мне кажется, что человеку нет никакой нужды предпочитать старым книгами новые, пока не прочтёт всех первых.

Но налагая на себя закон говорить о сочинениях нововыпечатанных, они налагают на себя ещё другой, именно тот, чтоб быть весьма скучными. Они не берутся критиковать тех книг, из которых делают извлечения, как бы ни сильна была их на то причина; в самом деле, найдётся ли такой смельчак, чтобы согласился делать себе каждый месяц по десятку или по дюжине неприятелей?

Большая часть сочинителей похожи на стихотворцев, которые могут вытерпеть тучу палочных ударов, не жалуясь; но столь мало заботясь о своих плечах, бывают толико ревностны к своим творениям, что не могут вытерпеть самой малейшей критики. Надобно крепко беречься, чтоб не зацепить их за толь чувствительную струну, и журналисты твёрдо сие помнят. Посему они делают совсем напротив: сперва начинают они хвалить содержание сочинения, – первая слабость: оттуда переходят они к похвалам сочинителя – похвалам принуждённым: ибо они имеют дело с людьми, готовыми за себя строго вступиться и поразить ударами перьев дерзновенного журналиста.

О. Сомов.*

__________________

III

СМЕСЬ

1

Песня американская

Прийди ко мни, любезна Зара!

И не сердися на меня,

Утешь ты верного Навара,

Который дышит для тебя!

___

Напрасно, Зара, убегаешь

От быстрой с крыльями любви,

Напрасно ты сокрыться чаешь

От видящей во тьме совы.

___

Ни реки, ни леса, ни горы,

Мой быстрый бег не пресекут,

Везде мои проникнут взоры,

Везде открыт мне будет путь.

___

Я взлезу на древа высоки,

Я реки преплыву глубоки,

Я оборву с кустов листы,

Лишь бы̀ увидеть мне, где ты!

___

Уже на землю ночь нисходит,

И свет очей моих приходит,

Уже сближаются уста:

Будь век такая темнота!

Мслвч.

______________________

9

Двойные акростихи

₁

Могу ли не любить, тебя всечасно зрЯ – – –

Ах! выше сил моих молчать – скрываться в страстИ,

Реши судьбу мою! – чего мне ждать тепеРь? – – –

Иль жизнь с любовью? – смерть, последствие отказА? –

Я жду: скажи скорей!! – писать хочу к другиМ.

₂

На то ль тебя узнал, чтобы отдаться в плеН?

Ах! – сильной страстию горю – часа уж двА,

Других оставил я; – исполнить чтоб обряД –

Я должен же спросить: – счастливым буду ль Я?

₃

Спросить осмелюсь коль – спросить хочу тебЯ;

О чём? – решить презлой судьбы моей напастИ:

Философ я, чудак, монах, но не ТартюФ,*

И так спрошу: – мы любим ли друг друга страстнО?

Я – нет, и не любил; а ты? – мы квит... смеюСь!

₄

Люблю? – люблю! – как никого я не любиЛ,

И постоянно всё люблю тебя – три… днИ!

Зачем страдаю так я в жизни первый раЗ?

Ах! Ехать со двора мешает мне погодА!

₅ и последний

Послушником я был, густа была брадА!*

Амур пощекотал... спасению шабаШ!

Штандарт любви блеснул, иду служить сюдА!

Ах! вечно ль буду я носить любови цеПь!

Г. Квитка.

___________________

3

На просьбу написать песню на снурок

Слышал я, что ты всех просишь,

На снурок чтоб написать;*

Но снурков ты много носишь,

Я не знаю, как начать.

___

Коль снурок ты получаешь

От невинныя красы,

От которой ты страдаешь;

Вздёрни ты его в часы.

___

От старухи коль снурочек

Получил, любезный мой,

Завяжи им вороточек

И платком его закрой.

___

Если от купчихи тучной

Есть снурочек: всем кажи:

«В знак любви благополучной»,

В тросточку снурок ввяжи.

___

Если ж ты прельстил кокетку,

И от ней имеешь снур,

Из снурочка сделай сетку,

Чтоб увязнул в ней Амур!

___

Коль от вздохов нет награды,

Прѐзри мира суеты̀,

Прекрати снурком досады:

На любом повессься ты!

С… М….на

___________________

4

Аминте

Где журчал ручей сребристый

И цветочки напоял,

Где высокий дуб ветвистый

Гром и бури презирал:

___

Там Аминт, пастух любезный,*

Пригорюнивши сидит;

Проливает токи слезны,

Что пастушка не глядит.

___

Изломал свою свирелку,

С грусти целый день не ел...

Люди часто за безделку

Плачут – их такой удел!

Мслвч.

___________________

5

Хандра

«Скажи мне, отчего так сильно ты грустишь?

В кругу семьи своей, повеся нос, сидишь;

На всех ты сѐрдишься; за что? – и сам не знаешь,

С утра до вечера ты в карты лишь гадаешь;

С терпенья выведешь, всех сгонишь со двора. –

Ну, что же ты молчишь?» – «Хандра, мой друг! Хандра».

___

«Что ж это за хандра? Меня ты вразуми

И дружеский совет, пожалуйста, прими:

Взгляни ты на жену, на тёщу, на сыночка,

Кто знает? – может быть, ещё родится дочка:

Всё до̀лжно веселить – и Катенька-сестра». –

«Ох! вижу, признаюсь – хандра, мой друг! Хандра».

___

«Да растолкуй же мне, какая сатана

Вселилася в тебя? Или болезнь она?

Давно ли на Руси? – Откуда к нам явилась?

С Елены ль, с Эльбы ли, и где она родилась?

Скажи! Так по шея̀м прогнать её пора». –

«Не знаю ничего – а знаю, что хандра».

___

«Какой же ты дурак со всей твоей хандрой!

Коль так она мила, так храмы ей построй;

Когда не хочешь внять ни дружбе, ни рассудку,

Не мучь же всех собой: возьми ты в руки дудку,

Броди ты по лесам от у̀тра до утра̀,

Свисти и воспевай: «Хандраловна, Хандра!»

С.

___________________

6

К …

Дай рост тебе… иной, побольше,

Не так квадратен стан – потоньше,

Дай раза в три лица белей,

Свежей,

Круглей,

Милей, –

Дай вдвое меньше губы

И поровнее зубы,

Дай, наконец, не так искривлен нос,

И левый глаз чтоб не был кос:

Тогда и ты… – судя̀ не строго,

Могла б занять немного.

______________

7

К С.

Чтоб удивить, Рафа̀ил, свет,

Спиши ты с С……. портрет.

_______________

8

К портрету Обер-Обдиралова

С лица никак нельзя иметь догадки,

Как мастерски берёт он взятки.

__________________

9

В альбом О. Б. Р.

Чтобы испортил первый лист

В альбоме вашем журналист,

Вы этого желали.

Прекрасный ваш альбом на тот конец прислали!

Но что же он напишет в нём? –

«В альбом потребно больше лести,

Я с нею вовсе незнаком;

А истин написать готов я вам, хоть двести.

Извольте слушать: вот оне:

Что вы умны – в том нет сомненья.

Что вы скромны – то знают все –

А посему знак удивленья

Поставлю я на стороне!

Прибавя к удивленью точку,

Окончу тем последню строчку.

Мслвч.

______________________

10

К соседу

Ну что, любезный мой сосед,

Как кажется тебе мой мед? –

Вчера с тобой мы погуляли,

Без церемоний, без чинов,

И только лишь вчера узнали:

Меж нами может быть любовь!

֍

Вчера я очень весел был,

Себя и целый свет забыл,

Забыл мою я даже трубку,

Не знаю, как я с головой!

Вчера состроили мы шутку,

Не скоро нам дождать другой!

֍

Мы здесь тогда лишь и живём,

Когда смеёмся и поём!

Вот только жизни наслажденье –

А остальное вздор и пыль.

Кому день каждый воскресенье,

Так может тот сказать: «Я жил!»

Мслвч.

_____________________

Конец второй части.*

Примітки редактора інтернетної публікації

«Харьковский Демокрит» – перший за часом журнал в Україні (поряд із журналом «Украинский вестник», який почав видаватися одночасно і друкувався в тій же друкарні). Періодичне літературне видання переважно гумористично-сатирично-іронічного спрямування (але є подекуди і твори не жартівливі). І перше періодичне видання, де надруковано тексти українською мовою. (Перші частини «Енеїди» Івана Котляревського було надруковано ще раніше, але то було видання книжкове, а не періодичне, і вчинене за межами України, в Санкт-Петербурзі). Проте здебільшого – тексти великороською. Друкувався «Харьковский Демокрит» у друкарні Харківського університету. Видавався 1816 року щомісяця з січня по червень включно. У журналі друкувалися твори авторів Слобожанщини, а також переклади ними текстів закордонних літераторів. Усього видано шість книжок журналу (або шість зв'язок, як називав його номери засновник та видавець).

Демокріт – давньогрецький філософ, відомий, крім іншого, гарним почуттям гумору та веселою вдачею. «Харьковским Демокритом» видавець назвав свій журнал за аналогією з петербурзьким журналом «Демокрит», якого було видано лише два номери.

У цій інтернетній публікації тексти приведені в основному у відповідність до нинішнього великороського правопису. Але подекуди збережені особливості цієї мови початку дев'ятнадцятого століття для історичного колориту.

«Харьковский Демокрит» видавався незабаром після перемоги Російської імперії та її військових союзників над Наполеонівською Францією (що в тій війні, звісно, брали участь і українці), тому чимало творів у журналі присвячені цій темі і просякнуті імперським пафосом. Українська національна самосвідомість лише готувалася згодом дати перші паростки. Сучасному українському читачеві не варто засуджувати авторів «Харьковского Демокрита» в тім, що живучи в Україні, вони писали твори великороською мовою. Адже нова українська література почала свій справжній розвиток пізніше. Григорій Квітка-Основ'яненко (один із авторів «Харьковского Демокрита») тоді ще не почав писати творів українською мовою. Тарасові Шевченку було лише два рочки від народження. Іван Котляревський, котрий свою «Енеїду» взявся писати за 22 роки до появи «Харьковского Демокрита», закінчить роботу над цією своєю віршованою епопеєю аж за 26 років після існування «Харьковского Демокрита». А переважна більшість класиків української літератури у час «Харьковского Демокрита» ще і не народилися. Нова українська література у той час була навіть, образно висловлюючись, не немовлятком, а зародком, ембріоном. Тож той факт, що засновник та видавець «Харьковского Демокрита» Василь Маслович все ж написав та видав у своєму журналі і трошки українських текстів (у першому, п'ятому та шостому номерах журналу), вже можна вважати великим на той час проривом і майже чи не літературним подвигом.

Декан Гавриил Успенский – Гавриїл Петрович Успенський (1765-1820) – історик, професор Харківського університету.

… любезный Савва! – Сава чи Савка – один із двох юних на той час слуг автора, Василя Масловича (другого слугу звали Філіпом), які, очевидно, були першими читачами його творів і яких він згадує у деяких віршованих текстах, надрукованих у «Харьковском Демокрите».

Херсон, Бова и Ерусланы… – Херсон – персонаж лубочних повістей «Херсон та Калімбера. Лицарська повість, оспівана бардом Октавієм Скальдом у присутності короля Річарда Левове Серце в XI столітті» і «Історія про славного лицаря Поліціона, єгипетського царевича, і прекрасну королівну Мілітину, і про сина їхнього, дивного в героях Херсона, і про прекрасну царівну Калімберу»; Бова – персонаж лубочної «Повісті про Бову королевича»; Єруслан – персонаж лубочної «Казки про Єруслана Лазаревича».

В грязь не ударился лицом. – Закінчення другої пісні поеми «Утаида». Перша пісня надрукована у березневій (№ 3) книжці «Харьковского Демокрита», третя пісня – у травневій (№ 5) книжці, четверта пісня – у червневій (№ 6) книжці «Харьковского Демокрита».

Qui bene bibit… – Той, хто добре п'є… Початок силогізму: Qui bene bibit, bene vivit. Qui bene vivit, in caelum venit. – Той, хто добре п'є, добре живе. Хто добре живе, той потрапляє до раю.

Qui legit D... – Хто читає Д…

Qui legit D... Bene dormit, Qui bene dormit, non peccat, Qui non peccat, santus est; Ergo, qui legit D... santus est. – Хто читає Д..., той добре спить, хто добре спить, той не грішить, хто не грішить, той святий; отже, той, хто читає Д..., святий. (Під «Д…» мається на увазі, звісно, «Харьковский Демокрит»).

Мслвч. – Василь Григорович Маслович (1793-1841) – український (харківський) поет, гуморист, сатирик, байкар, журналіст, науковець-філолог, випускник Харківського університету, засновник та видавець журналу «Харьковский Демокрит», а також автор більшості текстів, що друкувалися там.

… питомец Феба? – Феб – одне з прізвиськ бога Аполлона, покровителя мистецтв.

Нахимов. – Яким Миколайович Нахімов (1782-1814) – український (харківський) російськомовний поет-сатирик, байкар, педагог, випускник Харківського університету. У «Харьковском Демокрите» його твори публікувалися посмертно.

О милой грации… – У давніх римлян граціями називалися три богині веселощів, радості, витонченості, привабливості та краси (давні греки називали їх харитами), яких звуть Пасифея, Аглая і Харита; втім, в античній літературі вони згадуються і під іншими іменами. Вважається, що грації, як і музи, надихають творців на створення творів літератури та мистецтва.

Беати, Мендельзон, И Сульцер, Монтескье, и Гагедорн, и Гомы… – Мендельзон – ймовірно, мається на увазі так званий «німецький Сократ», єврейський філософ Мозес Мендельсон (1729-1786). Сульцер – Йоганн Георг Зульцер (1720-1779) – німецький філософ-естетик; Шарль Луї де Монтеск'є (1689-1755) – французький філософ; Фрідріх фон Гаґедорн (1708–1754), німецький поет. А які згадані Беаті та Гоми – не ясно.

… как Симонид… – Симонід Кеоський або Симонід Молодший (557-468 до н. е.), грецький ліричний поет.

Тредьяковский наш Василий… – Василь Кирилович Тредіаковський (1703-1768), великороський поет, перекладач та філолог.

Нетопыри – кажани.

… басни Геллерта… – Християн Фюрхтеготт Ґеллерт (1715-1769) – німецький поет та філософ-мораліст.

Из Глейма. – Йоганн Вільгельм Людвіґ Ґлейм (1719-1803) – німецький поет.

Злодей в сей басне – галл… – Йдеться про французів, а конкретніше – Наполеона. Галлами французів в новий час називали тому, що в античні часи на території Франції (яка тоді, звичайно, не носила такої назви) і інших країн мешкали, крім інших племен, і кельти, яких римляни називали галлами.

Германский Цицерон, которого послушались соземцы. – Мається на увазі німецький драматург Ернст Беньямін Соломон Раупах (1784-1852), який з 1806 по 1823 жив у Росії. Служив професором Санкт-Петербурзького університету. Крім іншого, він є автором тексту «Звернення до німців. Заклик до визвольної війни проти Наполеона», яке було надруковане 1813 року в Санкт-Петербурзі у великороському перекладі Філіпа Синельникова. З Росії Раупах поїхав назад до Німеччини після переслідувань з боку російської влади, яка звинуватила його у вільнодумстві та поширенні «шкідливих ідей».

Р. С. – Абревіатурою «Р. С.» підписав епіграму автор, що сховався під псевдонімом «Русский Солдат», твори якого надруковані в №№ 4, 5, 6 «Харьковского Демокрита». Літературознавець Іван Єрофєїв у своїй статті «Перший журналіст на Слобожанщині (В. Г. Маслович)», надрукованій 1925 року в № 10 харківського журналу «Червоний Шлях», висловлює думку, що Русский Солдат як автор текстів у «Харьковском Демокрите» є літературною містифікацією, а їхнє авторство насправді належить видавцю журналу Василю Масловичу. Маслович мав схильність містифікувати читачів, публікуючи у «Харьковском Демокрите» деякі власні твори під виглядом начебто надісланих йому іншими авторами текстів.

Г. К. – Григорій Федорович Квітка (літературний псевдонім – Грицько Основ'яненко; 1778-1843) – український прозаїк та драматург, основоположник української художньої прози та один із основоположників українського театру (поряд із Іваном Котляревським), громадський діяч. Саме в «Харьковском Демокрите» він дебютував як літератор, з гумористичними віршами великороською мовою, а також в «Украинском вестнике» (будучи одним із його редакторів), з гумористичними листами від імені такого собі Фалалея Повінухіна, а також із оглядами харківських новин, так само великороською мовою.

… à la coq. – Півнем (з французької). Мається на увазі зачіска кок, що нагадує півнячий гребінь.

Огромны пукли… – Пукля – те саме, що і букля: локон, що прикрашає зачіску або перуку.

… лавержет… – довге та збите спереду волосся за модою XVIII століття.

… о Зевсе брат! – У цьому вірші згадуються боги та богині давньогрецької та давньоримської міфології: Арес (Марс) – бог війни; Аполлон (Феб) – бог наук та мистецтв; Зевс (Юпітер) – верховний бог-громовержець; Асклепій (Ескулап) – бог лікування; Афіна (Мінерва) – богиня мудрості та справедливої війни; Деметра (Церера) – богиня полів та родючості; Посейдон (Нептун) – бог морів; Діоніс або Вакх (Бахус) – бог виноробства; Афродіта (Венера) – богиня кохання; Гефест (Вулкан) – бог вогню та ковальської справи; Ерот (Купідон або Амур) – бог кохання; Гера (Юнона) – богиня сім'ї; Кібела або Цибелла (Опа) – богиня-володарка гір, лісів, звірів; Гермес чи Ермій (Меркурій) – бог торгівлі; Аїд (Плутон) – бог царства мертвих; Еніо (Беллона) – богиня несамовитої війни.

… сарматам верный друг… – Під сарматами тут маються на увазі поляки. Це пов'язано з тим, що в Польщі XVI-XIX століть мала місце концепція сарматизму, згідно з якою польська шляхта є, мовляв, нащадками античних сарматів.

… держались Корсиканца… – Французький імператор Наполеон Перший Бонапарт народився на острові Корсика.

… Елисейские пошире растворил. – Єлисейські поля (Елізіум) – в античній міфології частина потойбіччя, куди потрапляють після смерті душі людей.

Всадник бодцем подстрекает… – Бодці – шпори.

… говорит Фонтенель… – Бернар Ле Бов'є де Фонтенель (1657-1757) – французький письменник та вчений.

… говорит Дюкло… – Шарль Піно Дюкло (1704–1772) – французький письменник, історик.

… в драме «Нанина»… – «Наніна» – комедія Вольтера 1749 року, вперше видана як «Наніна, або Переможений забобон».

… говорит Монтень… – Мішель Екем де Монтень (1533-1592) – французький письменник і філософ, автор книги «Досліди», що започаткувала жанр есе.

… народ, называемый вестовщиками… – Вестовщик – базікало, пліткар.

… неисчерпаемые магазейны на непроходимых песках… – Магазейн – велика складська будівля для зберігання провіанту, інженерного обладнання, військового обмундирування та інших речей. Термін часто вживався у Російській імперії з кінця XVIII ст.

… 9600 стадий… – Стадія, вона ж стадіон, вона ж стадій – міра довжини в різних античних народів. Одна стадія становила за різними системами від 172,5 до 230,4 метрів.

… 118 апофегм… – Апофегма являє собою коротку розповідь про дотепну, повчальну відповідь або вчинок великої людини – царя, полководця, філософа (насамперед на грецькому чи римському матеріалі).

О. Сомов. – Орест Михайлович Сомов (1793-1833) – випускник Харківського університету, поет, сатирик, прозаїк, літературний критик, видавець. Одним із перших у великороській літературі використав українські теми, вплинувши своєю творчістю на Миколу Гоголя.

… но не Тартюф… – Тобто не лицемір. Головний герой комедії Мольєра «Тартюф, або Ошуканець» (1664) став символом лицемірства та ханжества.

Послушником я был, густа была брада! – Як і ліричний герой, від імені якого написано цього вірша, його автор, Григорій Квітка (Основ'яненко), також кілька місяців був послушником, у Курязькому монастирі, що мав місце трохи західніше від Харкова.

На снурок чтоб написать… – Тобто написати про снурок. «Снурок» – застарілий варіант слова «шнурок».

Там Аминт, пастух любезный… – Головний герой пасторальної драми італійського поета і драматурга Торквато Тассо (1544-1595), написаної 1573-го року, яка так і називається: «Амінта».

Конец второй части. – Видавець «Харьковского Демокрита» Василь Маслович ділив свій щомісячний журнал на частини та зв'язки (номери). Частина складалася із двох зв'язок, тобто двох номерів. Так січневий та лютневий номери становили першу частину, березневий та квітневий – другу частину, а травневий та червневий – третю частину.