Остап Вишня ДИЛДА --------------------  Дилда, Тимiш Iванович, такий собi є на свiтi. Прiзвище таке в нього: Дилда. Коли заснувався в його селi колгосп, Дилда, Тимiш Iванович, сильно покрутив носом, - отак: круть-круть-круть! - i сказав своїй жiнцi Салимонiї Пилипiвнi Дилдi: - Гуртове - чортове! Залишився тодi Тимiш Iванович Дилда одноосiбником. Ну, що ж: одноосiбник, коли вiн чесний, коли вiн виконує все те, що вiд чесного радянського громадянина вимагається, - одноосiбник у нас всi громадськi права має. Не дiйшло, значить, iще до свiдомостi людини, що колективна, артiльна праця кориснiша, вигiднiша, -  ну, й хай собi хазяйнує окремо, -  колись зрозумiє, де лiпше, -  чи в артiлi, чи в одноосiбному господарствi. Про Тимоша Дилду ми б не сказали, що щось десь до його свiдомостi не дiйшло, - вовча думка сидiла пiд капелюхом в Тимоша Дилди: - А мо' воно ненадовго? Колгоспи собi росли, розвивалися, багатiли, а колгоспнi люди жили собi та поживали. Дивилися колгоспники на одноосiбника Тимоша Iвановича Дилду та посмiхалися: - Ну, живи собi! Нам що, дилдуй далi! Виходить, значить, що вийшло воно не на "недовго", -  як думав Дилда, -  а зовсiм навпаки - назавжди. От одного вечора, коли Тимiш Iванович Дилда та Салимонiя Пилипiвна Дилда (дiтей у них не було) сiли вечеряти, Тимiш Iванович Дилда говорить Салимонiї Пилипiвнi Дилдi: - Салимонько! - Га? - Що, пак я тобi хотiв сказати? От забувся! - Мо' сирiвцю внести? - Та який там сирiвець?! Не в сирiвцi справа! - Мо' десь засвербiло? - Ой, засвербiло! Ой, засвербiло! - аж скрикнув Тимiш Iванович Дiiлда. - Ох, i засвербiло ж, та тiльки не з того боку! Замовк Тимiш Iванович Дилда. Сопла Салимонiя Пилипiвна Дилда. У хатi було тихо. - Салимонько! - раптом промовив ТнмIш Iванович Дилда. - Га? - Ой, мабуть, у колгосп записуватись треба?! - Ой! - ойкнула Салимонiя Пилипiвна. Пiдскочила з мiсця, пiдбiгла до печi, одскочила вiд печi, мотонулася до мисника, од мисника до зачiпка, ухопила чомусь рогача й почала пiдважувати рогачем лежанку. Потiм ухопила ночви, поставила на лiжу, дiжу з ночвами поставила на помийницю, сiла сама в почви та тодi ще раз: -- Ой! Тимiш Iванович Дилда схопився з мiсця й несамовито крикнув: - Салимонько, сядь! - Я вже сидю! Одне слово, в колгосп Тимiш Iванович Дилда й Салимонiя Пилипiвна Дилда записалися. Вечорами вони сидiли одне проти одного, дивилися одне одному в очi й кивали головами. Салимонiя Пилипiвна витирала хусточкою очi, а Тимiш Iванович скреготiв зубами. Посидiвши отак одне проти одного, Тимiш Iванович казав: - Стелись! Салимонiя Пилипiвна слалася. Потiм вони лягали спати... Не спалося. Салимонiя Пилипiвна Дилда питала в Тимоша Iвановича Дилди: - I чого ти не спиш, Тимочко? - Думаю! - По що ж ти, Тимочко, думаєш? - Думаю, де б отих гемонських трудоднiв позичити! I довго-довго не засипали Тимiш Iванович Дилда i Салимонiя Пилипiвна Дилда. Час iшов. Колгоспи росли, розросталися. Ох, i трудоднiв же було у роботящих, у чесних колгоспникiв. Ой, i трудоднiв... Та восени, було, до таких колгоспникiв, -  у кого - ой, трудоднiв! - пiдгуркочував грузовик, а на грузовику чували, а в чувалах зерно: - Забирай, товаришу Чесний, забирай трудоднi свої! - гукав до хазяїна шофер. - Печи пироги та розпишись у квитанцiї! - Ой, хай тобi щастя! - говорив хазяїн. - Ти поможи хоч вивантажити! - Допомогти можна! - А на пироги забiгай, будь ласка! - I забiгти можна! Тимiш Iванович Дилда i Салимонiя Пилипiвна Дилда, як записалися до колгоспу, -  сильно дуже почали болiти. До непритомiї просто! Як ото треба на роботу йти, так Тимоша Дилду щось таке як ухопить за поперека. -  Ну, нi поворухнутись, нi нахилитись! - Отут! Ось дайте руку, я вам покажу! Отут-отут! Ото-то-то!! Ой! Як тiльки щось важкеньке вiзьму, чи вила, чи лопату, -  воно як штриконе, -  криком кричу! Баба Волосиха казала, що важкого, боже борони! Та нащо вам - паляниця i та шкодить! Як з цiлої починаю та ще з четвертиною сала, -  штрика! Так штрика, що в очах жовто! Я вже не знаю, що й робити. Баба Волосиха, -  а вона баба тямуща! - казала, що то якась сурйозна дуже мужеська болiсть! Коли Тимоша Iвановича Дилду хапало за поперека, то Салимонiю Пилипiвну Дилду, навпаки, -  брало отут - пiд грудьми: - Пiдкочується, пiдкочується пiд груди, а потiм як придавить - гвалт! В очах у мене нiби курка зозуляста - ряботить-ряботить, а потiм узяло нiби й розпливлося... А я й не знаю, чи я жива, чи мертва! А потiм пiшло-пiшло-пiшло, -  звиняйте, все на низ! Баба Волосиха, -  а вона баба тямуща! - казала, що то якась сурйозна дуже женська болiсть. Сильно дуже хворiли Дилди - i Тимiш Iванович, i Салимонiя Пилипiвна. Одпускало їх тiльки тодi, коли треба було до мiста їхати, - чи там яєчка везти, чи масло, чи там картоплю... Довго тривала така у Дилдiв хвороба. Щороку трудоднiв у них було чимало: у Тимоша Iвановича Дилди днiв iз тринадцять, а в Салимонiї Пилипiвни днiв не менше як одинадцять... Ну, й що? А нiчого! Вигнали Дилдiв iз колгоспу. I добре зробили.   1948 --- КІНЕЦЬ ---   У *.txt форматував Віталій Стопчанський Файл взято з е-бібліотеки www.chtyvo.org.ua